Камилла - Мэдлен Л`Англ

Я отодвинулась от него, чтобы не смотреть ему в глаза, и сказала:

– Это не имеет никакого значения, понимаю я или нет.

– Конечно же, имеет, – возразил Жак.

– Нет. Потому что мама с вами больше не будет видеться.

– Она не дала мне это понять, когда я говорил с ней по телефону, – сказал Жак.

– Не с мамой же вы говорили?

– А как ты думаешь, с кем же еще?

– Я не знаю.

О нет, я знала. Только мне почти удалось убедить себя, что это не так.

– Я пять раз звонил, – продолжал Жак. – Четыре раза прислуга сказала мне, что ее нет дома. А на пятый раз она взяла трубку сама.

Его слова точно тяжелые камни летели мне в голову.

Я уронила мой стакан с шерри на пол, не извинилась, не задержалась, чтобы поднять его, выбежала из квартиры и захлопнула за собой дверь.

До сих пор мне казалось, будто я знаю, что такое ненависть, когда я ненавидела Жака. Но на самом деле я узнала, что это такое, только сейчас. Я ненавидела свою мать.

4

У меня потемнело в глазах, точно огромное облако заслонило солнце. Это облако было в моем сознании, темнота была внутри меня. День снаружи по-прежнему оставался светлым. Я прошла по улице, миновав Музей современного искусства и даже не вспомнив про Луизу.

Я спустилась в метро, доехала до Восьмой стрит, хотя в голове я не держала ни Фрэнка, ни Луизу. Когда я поднялась наверх, я не двинулась к их дому на Девятую стрит, а повернула к западу, туда, где улицы не такие прямые. Какое-то время я бродила, не соображая ни где я, ни кто я есть. Потом остановилась, постояла, глядя, как тощая бродячая собака перебегает улицу перед носом у движущихся машин. Когда собака благополучно достигла противоположного тротуара, я как-то неожиданно пришла в себя, точно очнулась от кошмара. Не то чтобы я перестала ненавидеть свою мать. Но я хотя бы смогла себе сказать, что я ее ненавижу. Сформулировать это словами. Если бы вдруг я пошла домой, или в Музей современного искусства на встречу с Луизой, или к ним домой на Девятую стрит, я хотя бы уже осознавала бы, куда я иду. Но дело не в том, что идти мне никуда не хотелось. Я вспомнила, как Луиза, придя ко мне в дом впервые, сказала, что ей не хочется возвращаться домой вообще никогда. Я теперь, понимала, что она тогда испытывала!

«Что же мне делать? – думала я. – О, мамочка, что же мне делать?» Но никто мне не отвечал, и только тишина давила на плечи.

Я уселась на ступеньки чьего-то дома. День потихонечку покидал улицу, в витринах магазинов и в квартирах зажглись огни. Мимо меня торопливо шагали люди, стремясь поскорее попасть домой.

Я с трудом встала на ноги и, пошатываясь, побрела, сама не зная куда. Однако я даже не очень удивилась, когда ноги понесли меня к повороту на Девятую стрит. Я остановилась перед Луизиным домом и уже подняла было руку, чтобы позвонить в домофон и спросить, дома ли Фрэнк, но остановилась. А вдруг Луиза уже пришла домой? А я не могла, ну, прямо не могла в эту минуту говорить с Луизой. И пока я стояла перед дверью, ни на что не решаясь, дверь распахнулась, кто-то вышел, прошел мимо меня и вдруг произнес с удивлением:

– Камилла?

– Фрэнк, – отозвалась я, при этом зубы у меня стучали, как от холода.

– Кэм, я уже перестал тебя ждать. Что случилось?

– Ничего, – попыталась я ответить, все еще стуча зубами.

– Тебе что, эта чертова Луиза не передала мою записку? Я хотел встретиться с тобой сразу же после школы.

– Я не могла, – сказала я. – Я хотела, но не могла…

Фрэнк, склонившись ко мне, старался заглянуть мне в лицо.

– Камилла, ты выглядишь так, точно тебя только что пырнули ножом. Лучше давай поднимемся ко мне. Хотя нет. Ничего не выйдет. Мона и Билл дома.

– А Луиза вернулась? – спросила я.

– Нет еще. И нам ведь не очень-то охота с ней столкнуться. Пошли.

– Но ведь ты куда-то направлялся… – Мой голос срывался.

– Да в библиотеку за книжкой. Я очень на тебя разозлился. Я решил, что ты меня просто надула.

Он взял меня под руку и пошел с такой скоростью, что мне почти что пришлось бежать.

– Извини, – сказал он, – но ты выглядишь такой замерзшей, что мне показалась, надо идти быстрее, чтобы тебя согреть.

Я его даже не спросила, куда мы идем. Самое главное было, что Фрэнк держал меня под руку и проявлял заботу обо мне.

Мы остановились перед обшарпанным кинотеатром на какой-то плохо освещенной улочке. Фрэнк купил билеты и повел меня внутрь. В фойе было темновато, душно и дышалось тяжело. Какая-то женщина с торчащими седыми волосами ругалась на конфетный автомат, который не давал ей ни конфет, ни денег обратно. Фрэнк подошел, нажал на нужный рычажок, и коробочка конфет плюхнулась на подносик. Женщина осыпала Фрэнка благодарностями на ломаном английском языке.

На полу в фойе был постелен вытертый ковер, весь замусоренный конфетными обертками и окурками сигарет. Я стояла, тупо уставившись в пол, пока Фрэнк не повел меня по лестнице – два пролета наверх. Мы вошли на верхний балкон. На экране какие-то мужчина и женщина целовались. Мне на мгновение показалось, что меня сейчас вырвет. Потом женщина отлепилась от своего партнера и стала что-то кричать по-итальянски. Мы с Фрэнком уселись на самом верхнем ряду. Балкон был почти пуст. Только на первом ряду поместились несколько человек.

Между нами было несколько рядов пустых кресел.

– Это неплохая картина, – сказал Фрэнк. – Мы с Моной ее уже смотрели.

Я глядела на экран, но никак не могла сосредоточиться. Казалось, люди на экране просто бестолково мечутся туда-сюда. Мне даже не удавалось прочесть английские субтитры – такой сумбур был у меня в голове. Я перегнулась и положила голову к себе на колени. Меня снова начало трясти.

– Послушай, Камилла, – сказал Фрэнк, – ты живая, и это самое главное. Я хочу сказать, ничего не может быть слишком ужасным до тех пор, пока человек жив.

Я повернулась и поглядела на Фрэнка, и хотя меня все еще трясло, я вдруг сделалась совершенно спокойной. Я смотрела на его лицо, по которому бегали отсветы от экрана, и казалось, точно я вижу его во сне или гляжу на него со дна океана сквозь миллионы тонн воды.

– Моя мама умерла, – сказала я каким-то спокойным стеклянным голосом.

– Что?! – воскликнул Фрэнк.

И тут я точно проснулась, и страшно смутилась, и замотала головой:

– Нет, нет, не умерла, она просто… – Я сама не знала, что я хочу сказать.

Мне казалось, будто мама умерла, но она не умерла. Мне так казалось не потому, что она пыталась перерезать себе вены, а потому, что она говорила с Жаком по телефону.

– О, Фрэнк! – воскликнула я. – Я не знаю, что мне делать!

Сидя рядом со мной, Фрэнк какое-то время пристально смотрел на экран. Потом он спросил меня:

– Хочешь рассказать мне?

– Не знаю, – ответила я. – Я просто… О, Фрэнк, я не знаю, что мне делать!

– Послушай, Камилла, – сказал Фрэнк. И он повторил то, что уже говорил прежде: – Послушай, Камилла, ты жива. Ты жива, и это самое главное на свете. Люди умирают, и даже молодыми, вот о них-то и надо печалиться. Не важно, что случается. До тех пор, пока человек жив, – все в порядке.

И вдруг мне расхотелось быть живой. Я подумала, что если бы я умерла, я бы не знала, что мама разговаривала с Жаком, или не знала бы, что она резала вены, и не видела бы, как она целовалась с Жаком в гостиной. Тогда у меня не было бы ощущения, что я живу в каком-то кошмарном сне, и не пришлось бы думать, что же мне теперь делать.

– Я не хочу быть живой, – сказала я. И предпочла бы умереть.

Тогда Фрэнк сгреб меня за плечи и стал изо всех сил трясти и тряс до тех пор, пока я не расплакалась.

– Прости, – сказал Фрэнк сердитым голосом. – Но ты меня вынудила. Просто вынудила.

Мы довольно долго сидели молча. Фрэнк смотрел на экран. Постепенно и я стала смотреть, хотя слезы все еще туманили мне глаза.

Через какое-то время Фрэнк накрыл мою руку ладонью. Он ничего не сказал, но я поняла, что между нами все хорошо опять.

И тут вдруг я вспомнила про Луизу. Я же оставила ее в Музее современного искусства! И я почувствовала, как кровь бросилась мне в голову от того, что я наделала.

– Луиза, – пробормотала я. – Луиза!

– Что «Луиза»? – спросил Фрэнк.

– Я же оставила ее в Музее современного искусства! Я обещала, что зайду за ней, и забыла зайти. Я совсем про нее забыла.

– Да не тревожься ты о Луизе. Она, должно быть, уже дома.

– Но… Но… Я была… в одном месте… и она сказала, что если я не приду через полчаса, она пойдет за мной туда… и это было бы ужасно… А если она забеспокоилась и позвонила ко мне домой, то это еще ужаснее.

Фрэнк вздохнул:

– Думаю, лучше пойти позвонить. Пошли. Мы спустились вниз по лестнице. В фойе нам встретилась девушка с копной черных курчавых волос. Она дожидалась, пока парень в красной водолазке извлечет коробку конфет из автомата.

– Привет, Фрэнки, лапочка, – проговорила она, поглядывая в мою сторону.